Андрей малаев бабель. Андрей малаев-бабель: «не искать рукописи — преступление. "бабеля сначала услышал, а потом прочел"

С Андреем как человеком весьма разносторонним и разговор корреспондента «Лехаима» получился «разносторонний».

Елена Константинова: Последние годы поводом для вашего приезда в Москву становится то или иное событие, непосредственно связанное с Исааком Бабелем: презентация воспоминаний «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле - и не только о нем» вдовы писателя Антонины Николаевны Пирожковой; Международная научная конференция «Исаак Бабель в историческом и литературном контексте: ХХI век»; «Артдокфест», премьера документального фильма «В поисках Бабеля» (режиссер Дэвид Новак). По вашим словам, этот фильм - продолжение дела, начатого более полувека назад Антониной Николаевной, по возвращению из небытия имени Бабеля. Однако вопросы, стоявшие перед вами до начала съемок, так и остались открытыми. Такой финал поисков, по сути, был для вас предсказуем?

Андрей Малаев-Бабель: Работа над фильмом много дала мне. И дело тут вовсе не в том, что появились какие-то новые факты, связанные с жизнью или творчеством Бабеля. Я и не рассчитывал на серьезные находки. Главным открытием могло бы стать возвращение читателю и культурной общественности архива Бабеля, конфискованного НКВД при обыске и аресте 15 мая 1939 года в Переделкине и на московской квартире, - 24 папки с неопубликованными рукописями, письма и записные книжки. Однако этого не произошло. Хотя свое кинопутешествие я отчасти начинал с целью обратить внимание архивистов и политиков (то есть тех, от кого зависят поиски) на то, что не искать архив Бабеля - преступление. Надеюсь все же, что наш фильм поспособствует этим поискам.

ЕК: А для себя лично вы что-то прояснили?

АМБ: Основное мое открытие связано с тем, как мой дед жил и как писал. Я пришел к выводу, что между жизнью и писанием он не делал никакого различия. Для того чтобы что-либо написать (будь то «Конармия», «Одесские рассказы», рассказы о Париже или коллективизации), Бабель должен был сначала все это познать. И не как сторонний наблюдатель, но как непосредственный участник событий, поставленный в ситуацию морального выбора. То есть он в жизни или, вернее, жизнью своей моделировал ту ситуацию, о которой потом писал. (Например, «еврей-пацифист» в «Конармии», каким он стал во время польской кампании конницы Буденного в 1920 году.) Далее, хорошенько забыв, как сам Бабель об этом рассказывал, эту реальность, он создавал неповторимый художественный мир, который, конечно же, каким-то образом соотносился с той реальностью, на которой был замешан. Написанный уже однажды «в жизни», точнее, написанный собственной жизнью, мир этот потом заново переписывался. Посредством самого акта письма создавалась другая, но не менее живая художественная жизнь. Потому что Бабелю в реальной жизни не хватало художественности. Он полагал, что «жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю». Недаром Евгений Евтушенко, который, опираясь на мою руку, шел на наше киноинтервью, сочинил неожиданный экспромт: «Опираясь на внука Бабеля, шел я мир переписывать набело».

ЕК: «Вмешательство» Евтушенко требует пояснения…

АМБ: Один из эпизодов нашего фильма снимался в Переделкине. Сейчас в этом писательском поселке из писателей уже мало кто остался. Но Евгений Евтушенко все еще приезжает туда на дачу, где и состоялось с ним очень интересное интервью - одно из последних и самых глубоких в фильме, начало его кульминации. По дороге на это интервью он и сочинил этот экспромт.

Но вернемся к Бабелю. Самим актом писания он творил новую жизнь - более свободную, смелую и творческую, дожимая быт до законченного художественного образа. Получается: в жизни он писал, а в писании - заново жил. В этой особенности творчества Бабеля и следует искать разгадки тайн его поведения, причины его поступков, тех выборов, которые он делал в жизни, и т. д. Быть может, он был и прав. Настоящая, живая жизнь давно канула в лету, а эта, написанная, - бессмертна. И по ней мы узнаем сегодня живую, настоящую жизнь - как по «Одесским рассказам» Бабеля теперь во всем мире узнают про Одессу. Между тем настоящая, живая Одесса давно уже «старается походить» на бабелевскую.

ЕК: Есть такое выражение «бабушкин внук». Это про вас?

АМБ: Да, я безусловно «бабушкин внук». Влияние бабушки, Антонины Николаевны Пирожковой, на мое воспитание и становление было огромно. Для того чтобы это до конца понять, нужно посмотреть наш фильм, в котором использовано множество отрывков из интервью с ней. Где бы мы ни показывали фильм, зрители после сеанса дружно и много говорят о том, что личности такого масштаба они еще не видели. Их поражает ее неподдельность, отсутствие всякой позы, притворства, полное ощущение собственной самодостаточности, умение достойно принимать свою судьбу. Все те долгие семьдесят лет, которые она прожила со дня ареста Бабеля, она, казалось, не забывала о нем ни на минуту. На вопрос: «Как вы это пережили?» - она, уже в девяностолетнем возрасте, отвечала: «А я этого и не пережила». И была благодарна чекистам, которые четырнадцать лет скрывали от нее, что Бабеля нет в живых! Другая красивая тридцатилетняя женщина сокрушалась бы об упущенных годах, а она радовалась, что четырнадцать лет верила: Бабель жив и вот-вот вернется. Ведь чекисты ее и в этом убеждали.

Что же касается ее влияния на мое воспитание, то она поощряла и культивировала во мне все те черты, которые считала бабелевскими. Она одобряла и неотступно развивала во мне любые творческие проявления, включая интерес к музыке, литературе и театру. Собственно, благодаря той стратегии, которую она твердо выдерживала при моем воспитании, я и стал артистом.

ЕК: Приходилось ли вам идти наперекор ее желаниям?

АМБ: Быть может, наперекор своим желаниям она по моему настоянию уехала в 1996 году ко мне в Америку. Правда, к тому моменту в России у нее уже практически не осталось ни родственников, ни близких друзей. К тому же я всегда повторяю, что Америка продлила ей жизнь на четырнадцать лет.

ЕК: Опять те же четырнадцать лет? Какая-то мистика…

АМБ: Да, мистика в судьбе Бабеля - тема для отдельного разговора!.. Так вот, бабушке шел сто второй год, когда ее не стало. И именно в Америке она написала свою книгу «Я пытаюсь восстановить черты…», которая теперь пользуется такой популярностью в России.

ЕК: Вы сторонник и пропагандист метода Николая Демидова, начинавшего, правда, свою карьеру в 1911 году в Московском художественном театре у Константина Станиславского. Если кратко: в чем главное отличие этого метода от системы реформатора русского театра?

АМБ: По моему глубокому убеждению, Демидов, вернее, его школа - последняя надежда русского реалистического театра. Ведь от этого театра в настоящее время практически ничего не осталось. На российских сценах царит так называемая система представления. И речь идет о тех театрах, основатели которых клялись «системой переживания». Демидов, в своей практике и пяти книгах, вывел «искусство переживания» из того тупика, в который его завел не столько Станиславский, сколько менее талантливые его последователи. Школа Демидова основана на выработке у актера, с первых же шагов, творческой свободы и умения отдаться собственным, еще не осознанным творческим порывам. Помимо культуры творческой свободы актера - конечно же, свободы в обстоятельствах роли - в школе Демидова присутствуют принципы высшего актерского пилотажа. В декабре издательство «ГИТИС» должно выпустить сборник избранного Демидова под редакцией М. Н. Ласкиной и вашего покорного слуги. Надеюсь, он заинтересует людей театра так же, как их заинтересовало четырехтомное «Творческое наследие» Демидова.

ЕК: В Америке вы ставили Нила Саймона, Брайена Фриеля, Булгакова, Мольера, Достоевского. В 2000 году за «выдающуюся режиссерскую работу» в спектакле «Идиот», где вы сыграли и одну из ролей - Рогожина, вас выдвинули на соискание театральной премии имени Хелен Хейз. Среди ролей также Моцарт в «Маленьких трагедиях», Фауст в одноименной трагедии, Санчо Панса в «Дон Кихоте», Тригорин в «Чайке», Иван Карамазов в «Братьях Карамазовых». И вдруг - моноспектакль «Бабель: Как это делалось в Одессе». Или все-таки не вдруг?

АМБ: В какой-то момент я просто созрел для Бабеля. Во всяком случае, решил, что созрел. Но это было обманчивое впечатление, и я до сих пор меняю этот спектакль, вернее, он сам по себе меняется, по мере моего роста. Так что для Бабеля я все еще «дозреваю». ЕК: Почему вы остановились не на «театральном» Бабеле - пьесах «Закат» или «Мария», а на том, что, казалось бы, им самим не предполагалось для сцены, - рассказах «Ди Грассо», «Гюи де Мопассан», «Фроим Грач», «Король», «Кладбище в Козине»?

АМБ: Может, потому, что именно эти рассказы мне особенно дороги, с них началось мое собственное знакомство с Бабелем, которого я сначала услышал, а потом прочел. Услышал в исполнении замечательных чтецов (в свое время в СССР был такой жанр и была даже такая профессия): Дмитрия Николаевича Журавлева, Сергея Юрского, Валерия Токарева и Сергея Новожилова.

ЕК: «Сшитые» в целостный моноспектакль, эти рассказы, однако, из разных циклов: первые два из условно автобиографического, два следующих из одесского, причем вначале идет поздний, примыкающий - из дополнений к «Одесским рассказам», а затем тот, которым эти «Одесские рассказы» открываются, и, наконец, последний - лирическая миниатюра из «Конармии». Рассказ же, заглавие которого вы «позаимствовали» для названия моноспектакля, вообще отложен в сторону…

АМБ: По «проекту» рассказ «Как это делалось в Одессе» входил в спектакль. Но для театра одного актера спектакль оказался слишком длинным. И одним из рассказов пришлось поступиться. Увы, «заглавным». Спектакль открывается единственным у Бабеля рассказом о театре - «Ди Грассо», словами: «Мне было четырнадцать лет».

Но человек растет, и вот ему уже двадцать. Он в заснеженном Петрограде 1916 года переводит вместе с томной псевдописательницей «новое издание сочинений Мопассана». Конечно, у них начинается интрижка. Но уже в конце этого рассказа, казалось бы не предвещающего ничего темного, неожиданно звучит трагическая нота: «предвестие истины» касается автора. И это недоброе предвестие.

После антракта идет рассказ «Фроим Грач» - как одесская ЧК коварно расстреляла старика-бандита. Тут уже «предвестие истины» конкретизируется - понятно, что это предчувствие судьбы самого Бабеля.

Далее я нарушаю хронологию. Мне хотелось, чтобы рассказ «Король», в котором мир молдаванских гангстеров показан в своем расцвете, шел после «Фроима Грача», в котором повествуется о печальном конце романтической одесской Молдаванки, наступившем с приходом советской власти. И это знание «конца» окрашивает мажорный по своей природе рассказ «Король» в темные краски.

Кончается все «Кладбищем в Козине» - бабелевской вселенской усыпальницей, но в то же время - и вызовом смерти: «О смерть, о корыстолюбец, о жадный вор, отчего ты не пожалел нас хотя бы однажды?»

ЕК: Между гибелью Бабеля и вашим рождением - «пропасть» лет. Ощущаете ли вы с ним родственную связь?

АМБ: Как я уже говорил, Бабель жил как писал и писал как жил. Связь с ним ощущаю в основном своей причастностью к творчеству.

ЕК: Это не мешало смотреть на Бабеля - ведь он, если не ошибаюсь, один из безымянных рассказчиков, которого вы тоже играете, - глазами режиссера и актера?

АМБ: Если я смог правильно донести траекторию моего спектакля, наверное, стало понятно, что это спектакль именно о Бабеле, то есть о творческом человеке, писателе. Надо ли напоминать о том, что «Ди Грассо», названный по имени итальянского трагика, и «Гюи де Мопассан» - рассказы о творчестве и что повествование в них ведется от лица человека творческого? А ведь с них начинается спектакль. По оценкам критиков, этот рассказчик - то есть сам Бабель - ощутимо присутствует на протяжении всего спектакля.

ЕК: Что оказалось самым трудным?

АМБ: А вот это к Бабелю не относится. А может, и относится. Ведь он сам был великолепным рассказчиком. Самым трудным оказалось отрешиться от мысли, что в театре одного актера нет партнеров в том смысле, в каком они присутствуют в обычном (многосоставном) драматическом спектакле, и понять, что мой партнер - публика. И что принимать ее надо такой, какая она есть сегодня, на данном спектакле. Над этим я и до сих пор еще работаю.

ЕК: Как, по-вашему, надо играть Бабеля?

АМБ: Строго и страстно. Эта страсть зачастую внутренняя, скрытая. Ну и конечно, уметь в кульминациях отдаваться до конца его темпераменту и юмору, глубине и размаху его персонажей. Ведь все они - неординарные люди, застигнутые писателем в неординарные моменты своей судьбы.

ЕК: То есть ваш моноспектакль - это своего рода вызов?

АМБ: Вызов стереотипам восприятия Бабеля? Надеюсь, да.

ЕК: И минимум декораций, грима, костюмных перевоплощений, отказ от спецэффектов тоже тому подтверждение?

АМБ: Поначалу были и декорация, и световая партитура, и музыкальная, и переодевания, хотя и минимальные. Со временем я почти от всего этого отказался - спектакль становится более аскетичным. Понял, что рассказчик не должен прятаться за эти средства. И что слово Бабеля, если его верно прожить, самодостаточно. Как самодостаточен был сам писатель в жизни. То, что я говорил об Антонине Николаевне - об отсутствии в ней всякой игры, всякой позы, относится и к Бабелю. Об том свидетельствуют люди, его знавшие, например замечательный драматург Леонид Зорин.

ЕК: Известно, что Бабель был не столько заядлым театралом, сколько поклонником кино. Опять же Антонина Николаевна приводит, например, такие его слова после просмотра фильма «Чапаев»: «Замечательный фильм! Впрочем, я - замечательный зритель; мне постановщики должны были бы платить деньги как зрителю. Позже я могу разобраться, хорошо или плохо сыграно и как фильм поставлен, но пока смотрю - переживаю и ничего не замечаю. Такому зрителю нет цены». А вас интересует кино?

АМБ: Кино меня очень интересовало в детстве. Я даже был уверен, что стану кинорежиссером. Но съездил один раз на реальные съемки фильма, и это меня отрезвило. Раз и навсегда отбило у меня эту страсть. Я понял, что более «спокойная» атмосфера театральной репетиции мне ближе. Что же касается Бабеля, то он, конечно же, очень любил театр. Любил тех самых «вымерших» в наше время трагиков, технику которых уловил и воскресил Демидов. Так что и здесь есть связь с Бабелем. А к кино я пришел, вот видите, тоже в связи с Бабелем. Но это не то кино, о котором я мечтал в детстве. Документальное. Хотя наш фильм критики называют художественно-документальным. Надеюсь, они правы.

ЕК: Огромную роль в жизни Бабеля, что тоже известно, сыграл Сергей Эйзенштейн, в фильмы которого крупные планы персонажей - это наверное, относится и к киносценариям Бабеля - пришли из портретной живописи Кузьмы Петрова-Водкина. Укрупняя головы моделей, тот фокусировал внимание зрителя на чертах лица героя, определяя его лицо как центр композиции. На вашем театральном пути встречались подобные значимые кинопересечения?

АМБ: Крупный план достижим и в театре. Я был тому очевидцем, когда с галерки смотрел на вахтанговских актеров старшего поколения. Познакомившись с методикой Демидова, я увидел, что такое владение залом посильно и начинающему актеру. Конечно, при верной внутренней технике.

Бабель определял книгу как «мир, видимый через человека», так что немудрено, что у него в рассказах и в сценариях так много крупных планов. Вполне возможно, что от него это перешло и к Эйзенштейну. Заметьте, что выдающийся театральный режиссер Анатолий Эфрос при съемках своих спектаклей прибегал почти исключительно к крупным планам. Это еще раз подтверждает, что в театре главное - актер и что настоящие режиссеры это понимают.

Что же касается кино, то Бабель действительно был отличным сценаристом, которого ценили ведущие советские режиссеры. Он много сделал для кино, но делал это по большей части анонимно. Мало кто знает, что в культовых фильмах советского кино, таких, например, как «Цирк», - бабелевские диалоги. Он просто не подписывался под работами, которые считал недостойными собственного ощущения идеала в искусстве. (Если, конечно, его не вынуждали.)

ЕК: Теперь в ваших планах сыграть Бабеля в игровом кино, не так ли?

АМБ: Это мечта. Но здесь ведь многое зависит от случая, от удачи. Надеюсь, что мне посчастливится.

ЕК: Предполагаете ли вы быть когда-либо в Москве на открытии памятника Бабелю? Как прямой его наследник, выступали ли вы с таким предложением?

АМБ: С такими предложениями должны выступать не наследники, а культурная общественность. Ведь то, что в Москве и вообще в России нет ни улицы, названной в честь Бабеля, ни школы, ни даже мемориальной доски ни на одном здании, не говоря уже о памятнике, свидетельствует об отношении к этому писателю, которого знают и читают во всем мире. Речь идет, конечно, о цивилизованной его части. Дело в том, что литературу у нас любят отмечать и праздновать. Вот устроим год литературы или выставим на открытии Олимпиады портреты наших лучших писателей. А Бабеля очень трудно праздновать. Все время всплывает мысль о том, что сделала страна и ее руководство с этим писателем. Один американец, пытаясь осмыслить, как такое было возможно, вывел для себя формулу: «Это все равно что Рузвельт расстрелял бы Хемингуэя». Формулу-то он вывел, а втиснуть в свой мозг этот сценарий так и не смог, поскольку Рузвельт не мог расстрелять Хемингуэя. Не мог, и все тут. А у нас - смогли. Поэтому еще не скоро в Москве будет памятник Бабелю. Многое должно поменяться, и не только в стране, но и в умах и душах людей. Ведь покаяния за содеянное до сих пор не наступило. А многие даже и гордятся этим нашим прошлым.

Беседу ведет Елена Константинова

Одесса дала жизнь многим талантливым людям, которые по-разному увековечили этот город. Один из них — Исаак Эммануилович Бабель, сделавший Одессе бесценный подарок в виде своих «Одесских рассказов», которые запечатлели культуру, быт и нравы тех времен, но главное — знаменитый «одесский язык».

Писатель мечтал состариться в любимом городе и «вместе с другими жирными стариками сидеть на бульваре и долгим взглядом провожать идущих мимо женщин», но его судьба сложилась трагически. В 1939 году он был арестован, осужден и спустя несколько месяцев расстрелян. Его творчество долгие годы находилось под запретом, и только в 1954 году Бабеля посмертно реабилитировал Верховный суд СССР.

При аресте у писателя были изъяты все личные архивы, которые не найдены до сих пор, немало белых пятен и в его биографии. Фантазер и мистификатор, он нередко сам придумывал о себе небылицы. Что правда, а что вымысел в его судьбе, «Бульвару Гордона» рассказали младшая дочь писателя Лидия Бабель и ее сын Андрей Малаев-Бабель, которые много лет живут во Флориде (США).

«В 30-Е ГОДЫ ОФИЦИАЛЬНЫЙ БРАК СЧИТАЛСЯ МЕЩАНСТВОМ, И МАМЕ ПРИШЛОСЬ ЧЕРЕЗ СУД ДОКАЗЫВАТЬ, ЧТО ОНА ЯВЛЯЛАСЬ ЖЕНОЙ БАБЕЛЯ»

— Лидия Исааковна, вам было всего два года, когда отца расстреляли в подвалах НКВД. Это сегодня у дочери легендарного писателя берут интервью и приглашают на телевидение, а как вы жили в непростое сталинское время?

— Очень тяжело осознавать себя сиротой, а потом узнать, как жестоко пытали и убили твоего отца. Повезло, что я училась в интеллигентной школе, где никто меня не дразнил и не называл дочерью врага народа. А вот во дворе нашего дома соседи вполне могли не ответить мне на заданный вопрос или сделать какую-нибудь гадость. Но это долгая история, и мне трудно об этом говорить.

Помню, как в начале июня 1941 года мама со мной и бабушкой уехала в командировку в Абхазию. Вскоре началась война, и мы оставались на Кавказе до 1944 года. Наша московская квартира, где мы раньше жили вместе с папой, оказалась абсолютно беспризорной. Соседи распространили слух, что мама как жена репрессированного перешла на сторону к немцам и в Москву не вернется. Все имущество разворовали: исчезла посуда, постельное белье, богатая библиотека. Из мебели остались большой платяной шкаф, два крупных кресла, стол, диван и кровать с пружинами. Еще уцелели некоторые семейные фотографии.

Когда мы вернулись, в некоторых комнатах, розданных домоуправлением, обитали посторонние люди, и нам с новыми соседями по собственной квартире приходилось делить кухню. Когда бабушка находила наши серебряные ложки у соседей, они спокойно отвечали: «Вы враги народа, и, вообще, вам ничего не принадлежит. Имущество не ваше». Постоянно возникали проблемы на бытовой почве. К примеру, мы всегда последними приходили готовить кушать. Знаете, все-таки не хочется об этом вспоминать и говорить...

— Ваша мама Антонина Николаевна Пирожкова — последняя любовь Бабеля. В отличие от двух предыдущих жен она была моложе его на 15 лет и не имела к миру искусства никакого отношения, а работала инженером на строительстве Московского метрополитена. Что их привлекало друг в друге?

— Мама не так много рассказывала об их с отцом любви, а я не расспрашивала. Они познакомились в Москве в 1932 году на общем обеде у маминого начальника Ивана Иванченко, поклонника творчества Бабеля. Он представил юную девушку известному писателю: «Это — инженер-строитель по прозванию Принцесса Турандот». Иванченко так стал называть маму с тех пор, как прочел о ней заметку в газете: «Принцесса Турандот из конструкторского отдела».

Знаю, что после нескольких встреч с Бабелем маме стало скучно и неинтересно с другими людьми. Она хотела быть только с ним. Я ее прекрасно понимаю, потому что незаурядный бабелевский талант, веселый характер магически действовал на женщин. А еще папа был очень добрым и щедрым человеком. Он осыпал возлюбленную подарками, правда, потом их отнимал. Как-то привез из Франции фотоаппарат, а вскоре знакомый фотограф, уезжая на Север, пожаловался, что у него испортилась камера. Бабель тотчас взял мамин фотоаппарат и отдал. Но мама хорошо знала отцовский характер и не обижалась.

Отец говорил, что ему нужны вещи и деньги лишь для того, чтобы их раздаривать. Он дарил друзьям и знакомым свои часы, галстуки и рубашки. У него брали в долг и, как правило, не отдавали. А когда он на новоселье раздавал людям свою мебель, приходила его тетка и сообщала: «Мой племянник сумасшедший, это наша фамильная мебель. Отдайте обратно!».
Исаак Бабель — гимназист

Чем покорила его мама?! Она была очень красивой, умной, самостоятельной, самодостаточной женщиной и талантливым конструктором. В ее дипломе написано: «Выдающиеся математические способности». Мама с 13 лет начала работать и помогать своей бедствующей семье. Папа говорил: «Женился на дивной женщине с изумительной анкетой: мать неграмотная, а сама инженер на «Метрострое».

— Круг друзей, увлечений и интересов у родителей был разный. Означало ли это, что они мало времени проводили вдвоем?

— Нет. Мама рассказывала, как отец к ее возвращению с работы всегда старался освободиться, чтобы вместе с ней проводить вечера. Он всячески развлекал ее — водил в гости, в кафе, на ипподром. Вообще, папа хотел, чтобы мама не работала, и частенько возмущался: «Доползу на коленях до «Метростроя», чтобы моя жена бросила работать. Вот у других жены машинисточки, попечатают и домой приходят».

Мама действительно плотно работала — многие станции московского метро разработаны под ее руководством. К тому же сталинская стройка была приоритетной, проектировщиков торопили, и ей часто расчеты конструкций приходилось брать домой. При случае папа с гордостью показывал мамины чертежи своим друзьям: «Она у нас математик. Вы только посмотрите, как все сложно, это вам не сценарии писать...».

«КОГДА Я РОДИЛАСЬ, ПАПА ПРИШЕЛ В РОДДОМ С 20 КОРОБКАМИ КОНФЕТ»

— Исаак Эммануилович на вопрос о литературных планах отвечал: «Собираюсь купить козу». Никто не видел его за работой, об этом ходили легенды. Может, ваша мама наблюдала Бабеля за письменным столом во время творческого процесса?

— Нет, нет! Он категорически ей запретил заглядывать в рукописи. Мама не рисковала его ослушаться, так как знала о необыкновенной проницательности Бабеля. По ее словам, услышав, что отец вышел из своей комнаты и направляется к ней, она быстренько пихала лежавшие в беспорядке вещи в ящик шкафа. Папа приходил и обязательно открывал именно тот ящик, куда она наспех засунула вещи. Он имел влияние на маму, которая даже немножко его побаивалась.

Вообще, в семье отец был хозяином. Мама, живя с ним, не знала никаких забот, в том числе и материальных. Он не брал ее зарплату, а она, как мне рассказала позже, даже не предполагала, что Бабель в ней нуждался. Столкнувшись с денежными проблемами, он мог в шутку сказать: «О, жена получку принесла!». Только после этого мама давала ему или домработнице какие-то деньги. Отец много писал в стол и мало зарабатывал. В издательстве давали аванс, но ведь у Бабеля еще росла дочь в Париже, и он высылал для нее деньги. А в Бельгии жили его сестра и мама, которым он тоже помогал.

Он был заботливым мужем (даже доставал для жены через друзей наряды из Парижа) и любящим отцом. Когда я родилась, папа пришел в роддом с 20 коробками конфет! Еще маме запомнился белый детский горшочек с живыми фиалками, подаренный ей другом Бабеля Сергеем Эйзенштейном. В те времена в диковинку были не только цветы посреди зимы, но и сам горшочек. Мама вспоминала, как однажды Бабель кинулся в комнату, стал меня тискать и прижимать к себе: «Подрастет, не будем Лиду одевать и туфли покупать, чтобы замуж никто не взял и при отце осталась».

— А почему Бабель и Пирожкова свои отношения так и не оформили официально?

— В 30-е годы прошлого века официальный брак считался мещанством и буржуазным предрассудком. Уже после реабилитации маме пришлось через суд доказывать, что она являлась женой писателя. Понадобились свидетели, подтвердившие, что Бабель и Пирожкова жили вместе, вели общее хозяйство и у них родился общий ребенок. Доказать это было легко. А с полученной официальной бумагой маме стало проще заниматься издательскими трудами и процессуальными делами, в КГБ искать архивы, состоять в комиссии по наследству и потом даже получать гонорары.

— На ваш взгляд, по какой причине у вашего отца не сложились отношения с первой женой Евгенией Гронфейн?

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Через несколько лет после их свадьбы жена Бабеля уехала в Париж, чтобы учиться живописи. Это официальная версия. Но думаю, Евгения просто страшно огорчилась и обиделась, узнав о довольно бурном романе Бабеля с актрисой мейерхольдовского театра Тамарой Кашириной. К тому же Тамара родила Бабелю сына. О ребенке знали все: и сестра Бабеля Мария, и его мама. Они упрекали отца в письмах из Бельгии: «Как ты можешь?! Это безобразие!». Он им отвечал: «Если вы будете лезть в мою личную жизнь, я с вами перестану переписываться».

Бабель виделся с сыном два года, даже есть их совместные фото. А потом Тамара Владимировна вышла замуж за писателя Всеволода Иванова и исключила настоящего отца из жизни ребенка. Сын Миша получил фамилию отчима и до 17 лет даже не знал, что он единственный сын Бабеля.

Когда отношения у Бабеля с Кашириной исчерпались, он попытался помириться с первой женой и поехал в Париж. В результате родилась Наташа. Правда, первую дочь папа увидел только в три года, когда после длительных хлопот, наконец, получил в Кремле разрешение на поездку к семье во Францию. Второй и последний раз он увидел Наташу еще через три года, в 1935-м, приехав в Париж на Конгресс защиты культуры и мира. Но к этому моменту Бабель уже жил с моей мамой.

«БАБЕЛЬ ВЫНУЖДЕННО ПРИЗНАЛ СВОЮ СВЯЗЬ С ТРОЦКИСТСКОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ, А ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ НАПИСАЛ ПИСЬМО, ЧТО ОКЛЕВЕТАЛ НЕВИННЫХ»

— Вам удалось познакомиться со своей сводной сестрой?

— Мы впервые встретились 50 лет назад — в 1961 году. Наташа училась в Сорбонне и приехала в Москву на французскую выставку в качестве переводчицы. Через несколько дней она пришла к нам домой познакомиться с мамой. Сестра мне очень понравилась. Я просто влюбилась в Наташу и не испытывала в отличие от нее никакой ревности. Понимаете, она до конца не смогла простить папу. Долго сердилась на Тамару Каширину и считала ее виновницей развода родителей. Я ее уговаривала и объясняла, что так сложилась жизнь и Каширина здесь ни при чем.

Конечно, мы с Наташей говорили о личной жизни нашего отца. Я не одобряла, но спокойно и с пониманием относилась к его выбору. Она — нет. Дело еще в том, что обе наши мамы считали Бабеля человеком невероятной чистоты и доброты, говорили о нем исключительно хорошее, создав о нем миф. А потом выяснилось, что папа не единожды любил, был женат, имел детей от разных женщин. Наташа к такой информации была не готова... Мы долго дружили с ней, до 90-х годов, когда я переехала с мамой и сыном в Америку.

— А что произошло?

— Во-первых, Наташа прочитала мамины воспоминания, и ей показалось, что моя мама также причастна к разрыву ее родителей. Она считала, что романтические отношения с Антониной Пирожковой помешали отцу остаться с ними во Франции. Тотчас у Наташи испортилось отношение к маме, я не могла терпеть, когда она начинала что-то неприятное говорить о самом родном для меня человеке...

Сказалась разность наших с ней характеров. Внешне Наташа похожа на свою мать, но в отца очень живая, веселая, остроумная и даже лукавая. Я характером пошла в маму и более спокойная, а внешне — копия папа. Кстати, мама искала во мне бабелевские черты и говорила, что я унаследовала его проницательность. А когда я в детстве девчонкам в окно кидала конфеты, мама молчала, так как считала, что так проявляется характерная папина щедрость.

Несколько лет назад Наташа скончалась в американском госпитале. За несколько часов до операции она мне сказала: «Ну, я не собираюсь сейчас умирать». Ей удалили опухоль. Операция прошла успешно. После я зашла к ней, она сидела, спокойно разговаривала и попросила: «Знаешь, Лид, завтра не приходи, у меня будет много народу, лучше послезавтра». А в шесть часов утра мне позвонила ее подруга и сообщила, что у Наташи оторвался тромб. Для нашей семьи ее уход — большая потеря. Кстати, после Наташи остался ее приемный сын — мексиканский юноша Ромиро, который тоже является наследником Бабеля.

— Исаака Эммануиловича арестовали на рассвете 16 мая 1939-го на даче в Переделкино, обвинив в «антисоветской заговорщической террористической деятельности». Пришедшие в вашу московскую квартиру люди в военной форме приказали Пирожковой вместе с ними ехать за Бабелем. Что вам мама рассказывала о том страшном дне?

— (Вздыхая). Вообще, она считала, что Бабеля посадили без причины. Просто он был неугоден Сталину как личность, как умный и проницательный человек. Вождь, видимо, хотел заткнуть рот писателю, который вряд ли стал бы его прославлять.

К беседе присоединился внук писателя Андрей МАЛАЕВ-БАБЕЛЬ:

— Иногда спрашивают: «Как же Антонина Николаевна согласилась поехать из московский квартиры на дачу в Переделкино с сотрудниками НКВД, которые пришли арестовывать Бабеля?». Вопрос этот наивен по нескольким причинам.

Во-первых, бабушку везли не арестовывать Бабеля. Когда к ней в комнату постучали и зашли четверо, они заявили, что ищут кого-то. Для отвода глаз полезли осмотреть чердак и устроили полный маскарад. Сообщили, что наверху искомого человека не нашли и только Бабель знает, где он.

«Сейчас Бабель в Переделкино, значит, езжайте с нами», — сказал бабушке один из «гостей». Она оставила маленькую дочь с нянькой и села в машину. У нее даже не спросили, как доехать до дачи, значит, дорогу знали, и, конечно, она все поняла.

Самое интересное не почему она поехала, а зачем ее с собой взяли! Я это понял только со временем. Сотрудники НКВД были не просто звери, но еще и трусы. Когда ехали арестовывать Бабеля, думали, что он окажет серьезное вооруженное сопротивление. Поэтому для прикрытия взяли его жену, надеясь, что ее присутствие обезопасит их жизни. А когда дед открыл дверь — ему надели наручники. Позже органы распространили слухи по Москве, что писатель при аресте отстреливался.

— Первый допрос без перерыва длился трое суток. Откуда появилась информация, что Бабель подвергался жестоким пыткам?

Лидия Бабель: — После реабилитации вместе с братом Мишей я ходила в КГБ смотреть папино дело. (Сын Бабеля Михаил Иванов несколько лет назад ушел из жизни. - Авт.). Мы внимательно читали протоколы допросов. Папа несколько дней отказывался, а потом вынужденно признал свою связь с троцкистской организацией. Также он под пыткам показал на своих товарищей — подтвердил, что вел «антисоветские разговоры» с писателями Олешей, Катаевым, режиссерами Михоэлсом, Эйзенштейном и шпионил в пользу Франции.

В протоколе записано: «Бабель показал, что в 1933 году через Илью Эренбурга он установил шпионские связи с французским писателем Андре Мальро, которому передавал сведения о состоянии Воздушного флота». А через два дня, 26 января 1940 года, Бабель написал письмо, что в связи со своим малодушием он оклеветал невинных людей и просит свои показания изъять.

«Я не виновен. Шпионом не был. Никогда ни одного действия не допускал против Советского Союза. В своих показаниях навел на себя поклеп. Себя и других оговорил по принуждению». Но члены «тройки» не прореагировали на это, и Бабель получил высшую меру — расстрел. Приговор привели в исполнение на следующий день.

Помню, когда читала допросы, все время поражалась, какими дикими и нелепыми с позиции нашего времени выглядели вопросы, которые палачи с Лубянки задавали отцу. Просто чушь! Недаром во время реабилитации на мамин запрос о «деле Бабеля» следователь Долженко ответил: «Дело шито белыми нитками».

Выяснилось, что в качестве сексота к Бабелю был приставлен писатель Эльсберг. Брат Миша по-мужски меня поддерживал, переубеждал, пытался вывести из тяжелого состояния. Говорил, что Бабель своими признаниями помог потомкам разобраться в советской литературе того времени.

«КАЖДЫЙ ГОД МАМА ПОДАВАЛА ЗАПРОС О СОСТОЯНИИ ЗАКЛЮЧЕННОГО БАБЕЛЯ И ПОЛУЧАЛА ОТВЕТ: «ЖИВ, ЗДОРОВ, СОДЕРЖИТСЯ В ЛАГЕРЯХ»

— Как вы думаете, что вас спасло от гибели, когда Исаака Эммануиловича объявили «врагом народа» и над вами с мамой нависла опасность?

— Может, мамина русская фамилия — Пирожкова. Сталин теоретически мог, но не тронул нас. А может, повлияло мамино начальство из «Метростроя», тогда оно было в почете.

Вообще, мама долгие годы ждала отца. Даже когда в декабре 1954 года ей вручили в приемной Верховного суда СССР справку о реабилитации «за отсутствием состава преступления писателя Бабеля Исаака Эммануиловича» и сообщили, что он умер в 1941 году от паралича сердца, она не поверила.

Дело в том, что когда маме после ареста мужа огласили судебный вердикт: «10 лет без права переписки», она, понимая смысл приговора, спросила у генерала из Военного Трибунала: «Зачем вы меня обманываете? Это означает расстрел?». Он ответил: «К Бабелю это не относится».

Чтобы правда о судьбе известного за границей писателя не открылась, НКВД затеял жуткую игру. На протяжении многих лет к маме приходили разные люди и рассказывали, как и при каких обстоятельствах видели Бабеля. Конечно, мы всему верили, а нам откровенно врали.

Каждый год мама подавала запрос о состоянии заключенного Бабеля и получала одинаковый ответ: «Жив, здоров, содержится в лагерях». А в 1947 году нам сообщили, что Бабель будет освобожден в следующем году. Помню, как мы с мамой готовились к папиному возвращению: делали ремонт, перетягивали мягкую мебель. Но отец не вернулся. Дня не проходило, чтобы мама не плакала, успокаивала себя мыслью о том, что закон изменился и срок продлили.

В 1952 году к нам подослали человека из заключения. Тот якобы вез из Сибири письмо от соседа по бараку его жене, где говорилось: «Как будет огорчен Бабель, выйдя из больницы, что он потерял оказию послать весточку домой». Бывший зек нам рассказал, что папа жив, много пишет и находится в лагере на Колыме. Позже для мамы выдумывали историю, как Бабель умер в лагере и его нашли мертвым, прислонившимся к дереву.

Спустя 15 лет после его ареста мама случайно узнала о возможности реабилитации заключенных и одной из первых добилась ее. Чтобы дать хороший отзыв о Бабеле, понадобились свидетели. Мама рекомендовала троих — первую жену Максима Горького Екатерину Пешкову, Илью Эренбурга и Валентина Катаева.

— Истинная дата выяснилась только накануне перестройки. В 1984 году «Политиздат» выпустил отрывной календарь, где на странице «13 июля» было написано: «90-летие со дня рождения писателя И. Э. Бабеля (1894-1940)». Когда мама позвонила в «Политиздат» и спросила, почему они указали этот год смерти Бабеля, если в выданной официальной справке значился 1941-й, ей ответили: «Мы получили эту дату из официальных источников...».

— При аресте у Бабеля изъяли рукописи, личные дневники, фотографии. Вашей маме Антонине Николаевне Пирожковой, которая потратила на розыск архива много сил и времени, удалось хоть что-нибудь найти?

— Времена и руководство КГБ менялись, и мама неоднократно возобновляла ходатайства о розыске рукописей. Но все тщетно. Однажды, в середине 60-х годов, к нам домой пришли двое и сообщили, что рукописи Бабеля сожжены. При этом никакой бумаги или акта о сожжении не предоставили. Мама ответила: «Вы мне не прислали официальное подтверждение, а пришли сами, потому что у вас нет доказательств».

Я надеюсь, что папины рукописи уцелели, так как в то время велась очень четкая документация. Во-первых, факт сожжения был бы зафиксирован. Во-вторых, в «деле Бабеля» указано, что все личные документы затребованы наверх. Уже тот факт, что их не сожгли в подвалах на Лубянке, оставляет надежду на то, что бумаги сохранились.

На снимке внук Бабеля Андрей

Существует ли сегодня Украина Бабеля
Виталий Портников
Время гостей, 08.09.2011
Ведущий Виталий Портников

Виталий Портников: Украина может быть разной, мы не раз об этом говорили. Сегодня в нашей киевской студии – американский режиссер, актер Андрей Малаев-Бабель, внук выдающегося русского писателя Исаака Бабеля, который прибыл на родину деда, чтобы открыть первый памятник Исааку Бабелю, по-моему, вообще в истории.
Памятник был открыт в Одессе, и это была довольно долгая история, я хорошо помню, как она обсуждалась. Как все это выглядит сейчас?

Андрей Малаев-Бабель: Это выглядит замечательно. Памятник – это произведение искусства, оно многоплановое, которое говорит о Бабеле-писателе и о Бабеле-человеке, и о его сложном времени, в которое он жил. Ждали долго, действительно, конкурс проектов на памятник Бабеля прошел в 2007 году. Это была нервозная атмосфера, потому что открытие памятника переносили. И вот ближе ко Дню города Одессы, 4 сентября, памятник был открыт. При огромном стечении народа. Было большое количество людей, приехавших из России, со всего мира, конечно. Для меня и для моей семьи, для Лидии Исааковны Бабель, для моего сына Николая это было событие, конечно, личное. А для меня и профессиональное, потому что я читаю Бабеля со сцены. У меня есть моноспектакль, по пяти рассказам Бабеля поставленный, который я сыграл в очень необычной атмосфере два дня назад, в Одесской филармонии, вместе с Одесским филармоническим оркестром под предводительством Ховарда Эрла, тоже американского дирижера, который уже 20 лет этим оркестром дирижирует, является художественным руководителем. Это была уникальная композиция, где я считал рассказы Бабеля, а Ховард Эрл и его оркестр играли музыку Исаака Шварца. Она называлась «Два Исаака», концерт был посвящен открытию памятника Бабелю в Одессе.

Виталий Портников: Исаак Бабель родился и вырос в Одессе. А вы родились в Москве. И для вас Одесса – это, скорее, город из рассказов Бабеля.

Андрей Малаев-Бабель: Да, но я должен вам сказать, что и Галиция, и Западная Украина для меня тоже бабелевские места, ведь там происходило действие конармии. И в июле месяце, когда мы снимали документальный фильм о Бабеле под названием «В поисках Бабеля», мы провели какое-то время в бывших местечках подо Львовом – Броды, Берестечка, Костин. Это было удивительное время, потому что мы искали Бабеля и там, и Бабель там совершенно другой, чем в Одессе.

Виталий Портников: А вообще такое ощущение того, что что-то осталось от того, что Бабель описывал, если говорить о Галиции, об Одессе, есть? Или это теперь исключительно литературный артефакт?

Андрей Малаев-Бабель: У Бабеля есть такое выражение в его дневнике 1920 года, на этом дневнике основана «Конармия»: «Как хорошо, что у нас остались хоть камни». Так вот, камни остались, остались старинные еврейские кладбища, остались развалины синагог, остались развалины католических храмов. Но дело в том, что Бабель ведь писал об этих местах в то время, как там шла война. Сейчас там войны нет, сейчас там мира, слава богу, хотя эти развалины напоминают о войне, или даже кажется, что сейчас она до сих пор идет. И поэтому мы действительно очутились вот на этих развалинах. А люди все это помнят. Люди помнят советскую власть, люди помнят раскулачивание, как у людей арестовывали и увозили ни за что, ни про что. Поэтому когда они узнают о Бабеле, они понимают, что он писал о самом насущном, о том, что до сих пор многих волнует.

Виталий Портников: А Одесса – это тот город, который описывал Бабель или тоже исключительно стены и камни?

Андрей Малаев-Бабель: По духу тот. Вы знаете, я так для себя заключил, что дух Одессы жив. А так как это город очень театральный, он постоянно меняет маски. И вот сейчас, конечно, маска у Одессы совсем другая, нежели маска 20-х годов или маска даже времени Бени Крика, короля налетчиков. Это, конечно, при царе Николае была она Одесса, при большевиках – другая. Она переживала несколько реинкарнаций, но дух одесский… Они до сих пор за словом в карман не лезут. Они до сих пор имеют какую-то смелость и находчивость, которую, наверное, не найдешь в других местах. Они до сих пор так горячо принимают то, что им нравится, и так отторгает то, что им не нравится. Например, памятник, там же сложнейшая задача стояла перед скульптором – передать образ этого человека, который настолько связан с Одессой. А у одесситов пройти нелегко. Поэтому когда уже шумиха открытия закончилась, я стоял у памятника и смотрел, а как одесситы воспримут этот памятник. Они его приняли. Они эти черты характера переданные скульптором, и черты времени разгадали, приняли, и он, в общем-то, прошел у одесситов, памятник. Дух Одессы, безусловно, жив.

Виталий Портников: Одесса времен Бабеля – это город особого культурного ряда в Российской империи. Жаботинский, Чуковский, Бабель, Багрицкий, Олеша, Сельвинский, Утесов…

Андрей Малаев-Бабель: Паутовский, Катаев, Ильф.

Виталий Портников: Можно еще много имен напомнить. Из разных сфер. Это мы сейчас называем людей, которые нам с вами просто более близки. Я думаю, конечно, если бы мы беседовали, допустим, с крупным врачом или инженером…

Андрей Малаев-Бабель: Они бы сказали, что был врач Зильбербер, например, столярский, который кувал вундеркиндов. Это и в области музыки, и в области живописи, конечно.

Виталий Портников: И это все как будто улетучилось с годами. Вот дух остался, а гений ушел. И это, мне кажется, самое главное, что произошло с Одесской в большевистскую эпоху.

Андрей Малаев-Бабель: Я думаю, что так и есть. Я думаю, что сравнимый урон с большевистской эпохой культурной жизни Одессы был нанесен в 70-е года, во время застоя, когда огромное количество интереснейших писателей, художников, литературоведов просто уехали из Одессы. И сейчас, конечно, не просто так ставят памятник Бабелю, а это знак того, что Одесса возрождается, что в Одессу нужно возвращаться. Об этом говорит Жванецкий, над этим работает Всемирный клуб одесситов. Поэтому вы, с одной стороны, правы, а с другой – это осознанно, и одесситы пытаются что-то сделать.

Виталий Портников: Когда Бабель писал свои произведения, конечно же, это все воспринималось как реальность. Сейчас это не так, потому что Одесса во многом другая, даже в этническом плане она изменилась, во-вторых, мне кажется, что современному человеку очень трудно понять, какой Бабель писатель. Для нас с вами это русская литература, для многих, кто откроет сегодня Бабеля, будет казаться, что это еврейская литература. Чуть ли не переведенная с идиш, потому что это как бы другой срез мышления, другой образный ряд, другие цвета, другие краски. Русская литература во времена Бабеля была намного многообразнее.

Андрей Малаев-Бабель: Я тоже вот в июле месяцев в связи со съемками фильма был в Париже. И я беседовал с переводчицей, которая практически всего Бабеля перевела на французский язык. Я спросил: «Сложно переводить Бабеля». Она говорит: «Да нет, не сложно, у него построение фразы-то французское». Настолько, вероятно, этот писатель – гражданин мира! Построение фразы у него французское, находят библейские корни в его писании, не просто еврейские, а библейские.

Виталий Портников: Потому что такая была педагогическая традиция.

Андрей Малаев-Бабель: Совершенно верно, да. Он своему учителю французского языка всегда в пояс кланялся. Он говорил: «Он действительно привил нам любовь к этому языку и этой литературе». Он знал 8 языков в совершенстве, это была огромная культура. Спорят до сих пор, правильно ли Бабель описал Одессу того периода. Я думаю, что спор этот неуместен, потому что, конечно, это художественный мир. И еще скажу вам, что прочитав «Короля» в Одессе, я услышал такие отзывы одесситов: «А ведь ничего не изменилось. Беня Крик жив и здоров».

Виталий Портников: И работает в мэрии, как говорится. Как в «Тени» Шварца, что «людоеды работают в ломбарде». Тут ведь очень важно понять, как в вашей семье происходило сохранение памяти.

Андрей Малаев-Бабель: Бабель очень неудобен в обиходе, поэтому ему долго не ставили памятник. Судьба-то противоречивая. Чтобы вспомнить о нем, надо вспомнить о культе личности. Были времена, когда от семьи моей бабушки отвернулись почти все люди, которые к ней раньше ходили в дом, но она и сама не хотела, потому что не хотела подвергать людей опасности. А потом, когда в 1954 году она Бабеля реабилитировала одним из первых, она посвятила жизнью свою сохранению его памяти. Антонина Николаевна Пирожко, моя бабушка, от которой я знаю то, что я знаю о Бабеле, написавшая единственный в мемуарной литературе развернутый портрет Бабеля и его незадолго до смерти дополнившая, сейчас в журнале «Октябрь» и в книжке выйдет огромный кусок ее дополненных воспоминаний, а потом это выйдет книгой отдельной в издательстве «АСТ». Но дело в том, что этот образ Бабеля несла, конечно она. Она занималась изданием его книг, пробивала книги, вечера памяти, поиски архива пропавшего, конфискованного при аресте Бабеля. Ее не стало в сентябре месяце прошлого года, мы скоро будем отмечать, 12 сентября, годовщину. Ей был 101 год.

Виталий Портников: Ваша бабушка была классической писательской женой.

Андрей Малаев-Бабель: Ничего подобного!

Виталий Портников: С точки зрения отношения к памяти супруга.

Андрей Малаев-Бабель: Да. Но это человек, имевший свою карьеру, чьему инженерному перу принадлежат лучшие станции московского метро – две «Киевских», две «Павелецких», «Арбатская», «Площадь Революции», купола Дейнеки на «Маяковской» - это она. Она имела свою карьеру, она была великим инженером-конструкторов, математиком, жила своей жизнью. А с Бабелем у нее была огромная любовь, они были гуманитарий и инженер.

Виталий Портников: Я имел в виду – писательской жену в смысле памяти. Елена Боннэр была писательской женой Всеволоду Багрицкому, но она точно была человеком своей карьеры, она его наследие сохранила.

Андрей Малаев-Бабель: Это она безусловно сделала, и сохранила память о нем человеческую. Потому что этот портрет Бабеля она написала, в основном все, что пишется о Бабеле, пишется по ее воспоминаниям. Она и замуж не вышла. 30-летняя красавица, которой тогда уже НКВД намекнуло: вам нужно подумать и устроить свою судьбу, - она им ответила: «Я работаю. Как еще вы хотите, чтобы я устраивали свою судьбу?» Замуж после Бабеля она не вышла.

Виталий Портников: А ваше сознание менялась? Ведь Бабеля сначала не вспоминали, а потом стали говорить о нем, как «инженере человеческих душ», соратнике Горького, такой образ стал тоже канонизироваться.

Андрей Малаев-Бабель: Я считаю, что он антисоветский писатель. Он начинал в антисоветской газете Горького «Новая жизнь» - это при самом зарождении советской власти. Он дальше написал «Конармию», которую Сталин ему не мог простить, и которую потом он ему припомнил, когда Бабель уже был не нужен как связь между СССР и французскими коммунистами. Потому что французские коммунисты провалились. Это все, конечно, легенды и мифы. Бабель был человеком далеко не советским. Он был объективен, поэтому в советской реальности были вещи и были люди, которые его восхищали, но в любой реальности будут вещи и будут люди сильные, харизматичные, выдающиеся личности. И какие-то районы, как, например, Кабардино-Балкария, где вопреки Сталину пытались устроить благоденствие, пытались устроить рай на земле, конечно, его это очень занимало. Но он понимал, какой ценой это делалось. Он понимал, что это, в общем, все было обречено. Пьеса «Мария» 1933 года – там все уже сказано. Там предсказан полный крах этой власти и превращение ее в кровавую бойню. Он предсказывал и собственную судьбу. Может быть, он был где-то фаталистом, потому что у него была возможность уехать, но вы понимаете, что миф Бабеля как советского писателя – это миф не реальный. Конечно, ему надо было выживать, поэтому, когда он писал за рубеж, зная, что письма просматриваются, он писал определенные фразы, но это уже другая история.

Виталий Портников: То есть для вас Бабель – это человек, который ни в коей мере не был певцом системы, насколько я понимаю, да?

Андрей Малаев-Бабель: Ни в коем случае. Поэтому они с ним и разделались.

Виталий Портников: Восприятие его обществом можно сравнить с восприятием Ильфа и Петрова. Для советской власти Остап Бендер был негативным героем, а для советского человека – романтическим, как и Беня Крик.

Андрей Малаев-Бабель: И для Бабеля это был негативный герой. Писал он «Одесские рассказы» в 20-х годах, когда уже все про эту власть понял, зачем он в 20-х годах писал о налетчиках, которых уже давно не было в живых, которых давно поставили к стенке? Он писал о них потому, что проводил аналогию между той бандитской властью и другой, более бандитской властью, которая пришла на смену и их смела. Он писал реквием по этим людям. Потому что, хотя они были и бандиты, они были Робин Гуды. А пришедшие им на смену бандиты явно Робин Гудами не были. И еще один момент – он первым написал смелого еврей. Ведь еврей Шалом Алейхам был забитый местечковый еврей. Еврей с пистолетом, смелый человек – это впервые у Бабеля появляется такой человек.

Виталий Портников: И был такой человек у Фадеева в «Разгроме», комиссар такой, особенный такой еврей не в еврейской среде.

Андрей Малаев-Бабель: Да. Ну, так же как Кирилл Лютов, рассказчик в «Конармии» - это был еврей не в еврейской среде, но он все-таки был человеком, у которого на носу были очки, а в душе осень. Там, конечно, было несколько иное повествование, которое велось от лица этого человека. Да, но дело в том, что вообще, конечно, Бабель и еврейство – это очень сложная тема. Сейчас отыскивают у Бабеля христианские мотивы, поэтому матушка-монахиня выступала на открытии памятника, а ребе не было.

Виталий Портников: Это удивительно. Я думаю, сам Бабель был бы удивлен не отсутствию раввина, а присутствию священника.

Андрей Малаев-Бабель: Безусловно, я думаю, что ему бы это очень понравилось. У него есть такой маленький рассказ «Кладбище в Козине». И вопрос о том, списывает он его как бы с действительности или нет? Потому что мы искали это маленькое кладбище в местечке Козин под Львовом, и его нету, его не существует. Но мы нашли другие еврейские кладбища. И вдруг мы поняли, что то кладбище, которое в «Конармии» описывает Бабель, кладбище в Козине, его не существует, потому что на этом кладбище мусульманские мотивы соседствуют с католическими, католические с православными, и конечно, с иудейскими. То есть образы его настолько емкие, что они действительно выходят за пределы любой одной культуры и любой одной религии.

Виталий Портников: Это, наверное, свойственно для той же Одессы, портового города, впитывавшего в себя различные цивилизации: еврейскую, русскую, румынскую, украинскую…

Андрей Малаев-Бабель: …французскую, итальянскую. Абсолютно верно! И он это впитал с молоком матери, безусловно. Одесса была задумана таким городом. Конечно, это был город космополит.

Виталий Портников: Описание такого города человек еврейской среды будет более красочным, потому что мы воспринимаем бабелевскую Одессу, хотя бы ментально.

Андрей Малаев-Бабель: Образованный еврей такого плана, каким был Бабель, тоже космополит на самом деле.

Радио Свобода © 2011 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

Творчество Исаака Бабеля незаслуженно мало вспоминали в Год литературы. Эту несправедливость призван компенсировать документальный фильм «В поисках Бабеля» режиссера Дэвида Новака. О фильме с одним из его создателей, внуком Исаака Бабеля Андреем МАЛАЕВЫМ-БАБЕЛЕМ побеседовал Игорь МИХАЙЛОВ .

Андрей Александрович, насколько я знаю, фильм «В поисках Бабеля» это не первый случай осмыслить явление Бабеля в документальном кино. В 2004 году вышел фильм «Свой среди чужих». Насколько он удачный?

Именно этот фильм я не смотрел. Вообще документальных фильмов о Бабеле сделано немало, причем не только в России. В какой-то степени наш фильм возник как протест против шаблонных фильмов о Бабеле. На их примере мне удалось хорошо понять, что не надо делать. Оставалось выяснить, что делать надо. Не хотелось скучного, бесцветного, а порой и неинтеллигентного голоса за кадром, вяло читающего отрывки из бабелевских рассказов. В нашем фильме «голос Бабеля», на мой взгляд, хорошо воплощает один из самых востребованных актеров Голливуда Лев Шрайбер. Не хотелось непрерывной старой кинохроники или пыльных архивных документов. Если уж такие материалы должны появиться на экране, то пусть они хотя бы возникнут в руках конкретных людей, которые их рассматривают, о них рассуждают, их просматривают. Так у нас и получилось с некоторыми фото Бабеля, с немым кинофильмом «Беня Крик», со стендами Одесского литературного музея или с делом Бабеля, хранящимся в архиве ФСБ. Наш фильм отличается от других тем, что он бросает взгляд на Бабеля из современности. Ведь это не только мои поиски деда. По ходу фильма его ищут многие. Это и скульптор Франгулян, ищущий пластический образ писателя при работе над памятником в Одессе, и редактор Елена Шубина, подбирающая иллюстративный ряд для книги воспоминаний моей бабушки, Антонины Пирожковой, о Бабеле. Это и заведующий архивом ФСБ Василий Христофоров, недоумевающий, куда могли деваться документы из дела Бабеля. Хотя, конечно, главный вопрос поисков - судьба конфискованных при аресте 24 папок с неопубликованными рукописями. Разгадка знаменитого «молчания» Бабеля именно в этих папках. Ведь в последние семь лет жизни, по свидетельству бабушки, Бабель работал очень напряженно. Где эти рукописи? Сгорели в печах Лубянки? Или до сих пор хранятся в закрытых архивах?

В вашем фильме, как мне кажется, вы с Исааком Бабелем иногда меняетесь ролями. Он прорастает в настоящее, вы уходите в прошлое. В одном из интервью вы сказали, что мечтаете сыграть деда в кино. Ваша задумка в какой-то степени осуществилась?

Если бы в нашем фильме мне довелось сыграть Бабеля, быть может, задача моя облегчилась бы. Ведь я актер и приучен жить в образе. Но в фильме мне необходимо было сыграть себя, а это занятие очень трудное. Особенно для актера. Ведь невозможно спрятаться за маску образа. Я просто не знаю такого способа существования в кадре. Для того чтобы просто существовать, от собственного лица нужно такое же чувство самодостаточности, которым владел Бабель. По словам драматурга Леонида Зорина (кстати, участника нашего фильма), Бабель таким качеством обладал в полной мере. В его поведении не было никакой игры, никакой позы. В нашем фильме так существует только бабушка, Антонина Николаевна. Интервью с ней режиссер Дэвид Новак снял в 2002 году, задолго до начала работы над фильмом. Многие кадры из этого интервью вошли в фильм. И вот бабушка в нем предельно искренна. Рядом с ней, рядом с таким камертоном подлинности, очень трудно существовать другим персонажам. Видно, что они играют. И я все-таки, наверное, играю всевозможные варианты себя.

Фильм получился таким, каким вы его задумывали, или режиссерским фильмом Дэвида Новака? Как часто вам приходилось искать компромисс с режиссером?

Любое кино - создание прежде всего режиссера. И фильм «В поисках Бабеля» - это мое путешествие в поисках деда, увиденное глазами американского режиссера Дэвида Новака. Многие эпизоды, вошедшие в фильм, я лично видел и пережил иначе, чем они представлены. Но это не так уж и важно. О своем видении я, наверное, когда-нибудь напишу. А талантливое видение Дэвида Новака заслуживает внимания. Оно эмоционально и во многом универсально. Фильм держит внимание и искушенного зрителя, и людей, никогда раньше не слышавших о Бабеле. И в этом его сила. Фильм эмоционален и не оставляет зрителя равнодушным. По окончании показа на фестивале «Артдокфест», после последних титров, в зале долго стояла тишина. И только потом начались аплодисменты.

На мой взгляд, появление разного рода персонажей в фильме не всегда оправданно. С другой стороны, нет, к примеру, Утесова, Катаева, Паустовского, писателей-одесситов. Даже не упомянут Леонид Жаботинский. Почему?

Я в общем уже ответил на этот вопрос. Дело в том, что фильм снимался в расчете на широкую аудиторию. Те имена, которые вы упоминаете, хорошо знакомы российским интеллигентам и совсем неизвестны на Западе. А значит, для того чтобы «ввести их в оборот», пришлось бы их тщательно представлять зрителю. Но фестивальный вариант фильма не может длиться более полутора часов. И вот многие из людей, с которыми Бабель дружил и которые играли важную роль в его жизни, выпали из фильма. Кроме того, как я уже говорил, наш фильм - взгляд на Бабеля из современности. Поэтому мы и не сосредоточивались особо на свидетелях из прошлого. У нас в фильме только два человека, лично знавших Бабеля (Пирожкова и Зорин), и оба возникают живьем. Кстати, меня удивляет, что вы упоминаете Паустовского и Катаева. И уж тем более Жаботинского. Ведь у нас в фильме нет Горького, Эйзенштейна и Андре Мальро! Вот уж тройка, сыгравшая в жизни Бабеля огромную роль.

В одном из наших с вами разговоров вы сказали: «Конечно, играя Бабеля, я тоже совершаю какие-то ошибки, но по крайней мере стараюсь не устраивать на сцене эдакую эстрадно-концертную Одессу…». Удалось ли в фильме преодолеть эстрадно-концертную Одессу?

По-моему, удалось. А вам как кажется?

Мне кажется, ее преодолеть невозможно…

Я часто говорил о существующей сегодня манере исполнения Бабеля на сцене или на экране, связанной прежде всего с передачей характерности его персонажей. В фильме же совсем другая подача бабелевских произведений. Это делается через анимацию, через художественное преображение отснятых на натуре кадров бабелевской Одессы, или его же Парижа, или же бывших конармейских «местечек» подо Львовом. Что касается Льва Шрайбера (голос за кадром), то он не увлекается характерностью и только иногда деликатно на нее намекает. Одесса же заснята у нас такой, какой она предстала перед нами. Шумной, полной энергии, хаотичной. И безусловно, любящей Бабеля.

В фильме найден ход подачи бабелевских произведений средствами кино. Рад, что ход этот вас убедил. Так вот, таким ходом можно снять целый фильм по произведениям Бабеля. Перед нами же не стояла такая цель. Фильм наш не только о писателе и его произведениях, но и о сложной, трагической и по-своему очень счастливой человеческой судьбе. Недаром скульптор Франгулян в своей пластической композиции памятника Бабелю использовал образ колеса. Это и колесо конармейской тачанки, и колесо телеги биндюжника. Но это и колесо истории. Страшное это колесо, проехавшееся по бабелевской судьбе, причинившее ему множество страданий и лишений. Но в конечном счете оно вывезло Бабеля в бессмертие.

Многие из писателей того времени благословили революцию. Если пользоваться метафорой Блока, «раздули пожар мировой революции», а потом сгорели в нем. В номере «Литературной газеты» за 26 января 1937 года, посвященном осуждению «антисоветского троцкистского центра», есть статья Бабеля «Ложь, предательство, смердяковщина». Интересен эпизод репетиций, где американский актер задает вам вопрос: так, может быть, Бабель и сам виноват в том, что произошло с ним? Вы отвечаете: может. Эта тема покаяния, вины так и осталась неразвита или ушла в подтекст?

Трудно, живя в наше время, поставить себя на место человека, живущего в Советском Союзе во второй половине 30-х. Как правильно сказал в фильме писатель Шенталинский: «Лучше этого не переживать». Если бы к нам с вами позвонили оттуда и сказали: «От вас требуется статья в осуждение или в поддержку». Как бы мы с вами поступили? Ведь отказ чреват последствиями. Не дадут закончить важную работу. И как все это может отразиться на моей семье? А результат процессов все равно предрешен. Повредить это никому уже не может… Сегодня времена «полояльнее», да и то люди подписывают, поднимают руку. Так что в какой-то степени мы можем поставить себя на место Бабеля. Кстати, вы читали «Ложь, предательство, смердяковщина»? Ведь это даже не статья. Это три вымученных предложения, отписка. Человек понимающий видит это сразу, причем невооруженным глазом.

Какова прокатная судьба фильма? Можно ли его увидеть в России? Что дальше? Будет ли продолжение?

Судьба нашего фильма только верстается. Пока что фильм идет по фестивалям. Киев, Таллин, Москва. На очереди Западная Европа, Северная Америка, Израиль. За четыре года работы над фильмом отснято было около 300 часов материалов. Из них со временем можно будет смонтировать телевизионную версию, и не в одной серии. Вот тогда удастся расширить наш поиск и поговорить о Бабеле подробнее.

Андрей Малаев-Бабель - актер, режиссер, педагог и внук Исаака Бабеля рассказал о своей бабушке Антонине Пирожковой и о ее книге «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле - и не только о нем», в которой она честно и без прикрас описала свою долгую и насыщенную жизнь вместе с супругом-писателем.

Мари Армас: И еще худрук театра-студии им. Станиславского в Вашингтоне.

Андрей Малаев-Бабель: Кстати, основатель театра «Каменных форм» с вашим коллегой Давидом Шнейдером.

Алекс Дубас: Давида помним. Но свято место пусто не бывает, молодые и дерзкие пришли на место Давида. Какая-то такая субъективная реальность странная: в последнее время в медиа-пространстве только и разговоров, что о потомках. Во-первых, у нас на радио работает Фекла Толстая, неделю назад у нас гостил праправнук Виктора Гюго. Ну и известна встреча Владимира Владимировича Путина с потомками известных писателей. Я так понимаю, вы в Москве сейчас представляли книгу о вашем дедушке, которую написала ваша бабушка. Вчера в магазине «Москва» была встреча с читателями. Магазин «Москва» позиционирует ее как бестселлер. Как прошла встреча? Какие вопросы задавали пытливые читатели?

Андрей Малаев-Бабель: Мне задавали очень разные вопросы: и про историю создания книги, и о деде, и о бабушке, о встрече с родственниками, как я отношусь к сегодняшней литературе, культуре, политике и т.д. Вопросы были очень разные. Я показал в рамках этой презентации материалы, смонтированные специально американским режиссером Дэвидом Новаком, документального фильма о Бабеле, который я сейчас вместе с ним снимаю, «В поисках Бабеля». Так что было еще и обсуждение этого проекта. Поэтому встреча была замечательной, доброй.

Алекс Дубас: Насколько пытливы наши читатели? Там были поклонники Бабеля, которые знают творчество деда?

Андрей Малаев-Бабель: Конечно. Там были люди, хорошо знающие творчество Бабеля. Даже на презентации в магазине «Библио-глобус» мне очень подробно объяснили, почему «Конармия», которую с самого начала невзлюбил Сталин, продолжала переиздаваться до 1935-1936 года.

Алекс Дубас: Любопытно, почему. Ведь противников было более чем достаточно.

Андрей Малаев-Бабель: Ну да, Будённый, Ворошилов. Я выскажу свою точку зрения. Бабель стал очень известен за рубежом, это был один из немногих советских писателей, который в течение полугода или двух лет после публикации «Одесских рассказов» и «Конармии» был переведен на европейские языки. Поэтому, конечно, в целях определенной пропаганды это было выгодно - даже Сталину показывать, что советская литература - это не все пропаганда, что есть и серьезные писатели, которые котируются за рубежом и которые считаются светом сегодняшней литературы. Мнение Горького, который защищал Бабеля от Будённого, у Сталина было соглашение с Горьким, что он значит отдает писательскую политику, а Горький должен приехать в Советский Союз и показать своим примером, что Советский Союз - это гуманная, прогрессивная страна. Поэтому до определенного времени «Конармия» продолжала переиздаваться. Но в тот момент, когда Бабеля арестовали, «Конармии» уже не могло быть места в советской литературе, потому что миф о конармии, который создавался, «Конармия» Бабеля опровергала. К тому же серьезно изменилась внешняя политика - переориентация была сделана с французских и других европейских коммунистов на Гитлера, и тут Бабелю не поздоровилось.

Алекс Дубас: Расскажите подробней о книге, которую вы сейчас представляете в России?

Андрей Малаев-Бабель: Это уникальная книга, она охватывает собой период почти в столетие. Бабушка прожила долгую жизнь, ей был 101 год, когда ее не стало. Она родилась в сибирском селе Красный Яр за год до ухода Толстого из Ясной Поляны и умерла в городе Сарасота, штата Флорида, успев проголосовать за первого в истории Америки чернокожего президента. Эта жизнь, и описание Сибири, еще не разоренной, где люди имели возможность безбедно жить, приезжая на заработки. И постепенно, когда туда приходит революция, путь уникального инженера, которая в 22-летнем возрасте приехала навестить брата на Кузнецстрой, а начальник Кузнецстроя запретил железнодорожному начальству продавать ей обратный билет. Ее крепостническими средствами оставили здесь, поняв уже тогда, что это за ценный специалист. А потом инженер-конструктор Московского метро. Обе Киевские, Павелецкая, Площадь Революции, купола на Маяковской - это гениальный конструктор, потому что московское метро изобреталось, они не могли ни с кого слизать - ни с Нью-Йорка, ни с Парижа. У Бабеля была очень своеобразная жена. Она была совершенно самостоятельна, она не была типичной женой писателя. После его смерти, она же ответственна за то, что Бабель вернулся к нам после реабилитации, которой она добилась, издание его творческого наследия и вообще сохранение памяти о нем - это заслуга моей бабушки Антонины Николаевны Пирожковой.

Алекс Дубас: Можно сказать, что эта книга - ее автобиография?

Андрей Малаев-Бабель: Ее биография, в которую входят страницы ее жизни с Бабелем и являются ядром книги. Но я вам честно скажу, когда я в том же «Библио-Глобусе» общался с теми же метростроевцами, которые пришли, они мне говорили, что для них самый интересный этап - это строительство Московского метро. Кто-то говорит, что да, Бабель интересно, но боже, какая жизнь! И книга, которая позиционируется как книга о Бабеле, содержит в себе столько всего, что она действительно нравится людям по разным причинам.

Мари Армас: Если вы представляете эту книгу, мне интересно, как вам бабушка рассказывала. Как вы ее называли? Бабушка Тоня?

Андрей Малаев-Бабель: Просто Тоня. Мне было интересно, и она говорила: «Вот видишь эту станцию, вот финальный зал намного уже. Это все я проектировала во время войны». Началась война, и они не смогли достроить станцию. Там до сих пор видно, что станция Павелецкая не достроена. А история с куполами Дейнеки на Маяковской! Уже готовая станция. Архитектор говорит: «Почему такой низкий потолок? И вообще я бы хотел эти плафоны, купола». Ему говорят: «Извините, уже построено». - «Кто может решить этот вопрос?» - «Только Пирожкова, потому что ей все сложные математические конструкции всегда доверяют, потому что она инженерный гений». Приходят к ней. Она говорит: «Хорошо. Все эти потолковые палки мы выбиваем». - «Рухнет станция!» - «Ничего не рухнет». И вот она приказывает выбить из уже готовой станции балки из потолка, чтобы в потолок можно было вмонтировать эти плафоны. Когда выбивали эти балки, то люди стояли и крестились, несмотря на советскую власть, потому что считали, что сейчас все полетит. Вообще ее расчеты настолько точные, что никаких допусков ей не нужно было, потому что они настолько элегантны и красивы. Для страховки люди иногда делают более массивные, гигантские сооружения. Она верила в свои математические расчеты и никогда не перестраховывалась.

Алекс Дубас: При этом, когда происходит эта стройка, она думает, что ее муж находится в ссылке, не зная о том, что его расстреляли.

Алекс Дубас: А когда она эмигрировала в Америку?

Андрей Малаев-Бабель: По моему настоянию в 1996 году. Американские врачи ей продлили жизнь на 14 лет, потому что она приехала умирать. В Москве скорая помощь ездила каждую неделю, а в Америке ее привели в порядок. И мы обязаны Америке этой книгой, потому что она написала ее в Америке.

Алекс Дубас: Она писала на компьютере?

Андрей Малаев-Бабель: Ничего подобного. Она садилась на террасе, дощечку с подкладочкой матерчатой клала на колени, брала американскую ученическую тетрадку в клетку и от руки писала, и постепенно таких тетрадочек набралось восемь-девять.

Алекс Дубас: Где-то год назад в старом, затертом музейчике Одесской киностудии хранитель музея показывал печатную машинку, выдавая ее за машинку Бабеля.

Андрей Малаев-Бабель: Никогда он не пользовался машинкой, писал только от руки. Потом отдавал машинистке. Он писал же очень необычно, бабушка это описывает в книге. Он просто расхаживал по своей комнате, наматывая на палец суровую нить, у него по полочкам были разложены, аккуратно нарезанные из черновиков, иногда даже из квитанций фирмы своего отца листочки бумаги, он подходил, записывал какую-то одну фразу. У него же все слагалось – слово к слову, фраза к фразе, у него скучная была работа, не было легкости в мыслях необыкновенной, когда все это возникает немедленно. И сравнение Эренбурга, который говорил, что «я крольчиха, а Бабель - слон», - верно, потому что Эренбург мог писать бесконечно, мог писать в кафе, а Бабелю нужна была особая обстановка, атмосфера. Он не торопился писать и не торопился публиковать, потому что любил возвращаться к своим рукописям, чтобы еще что-то поправить, потому что когда отлеживается рукопись, это я даже на себе знаю, вернувшись к ней, потом начинаешь уже видеть, что здесь неправильно, здесь длинно - он это делал всегда так. Даже приносил иногда редакторам рукопись, получал аванс, заходил на следующий день, говорил: «Ой-ей-ей, вот тут мне нужно поправить. Я принесу вам на следующий день», и исчезал на год, иногда и больше. Он не боялся, что рукописи устареют, он понимал, что они навсегда.

Алекс Дубас: Вы ваш фильм снимаете, наверняка, в Одессе, Париже…

Андрей Малаев-Бабель: Мы его снимаем по всему миру: Одесса - Москва - Париж - местечки под Львовом, ну и США. Это путешествие, которое я веду, и по дороге встречаю еще людей, которые по-своему ищут Бабеля, - это и скульптор Франгулян, автор первого в мире памятника Бабелю, установленному в Одессе, это и литературоведы творчества Бабеля, его жизни. Мой поиск творческий, потому что я играю моноспектакль по шести рассказам Бабеля, и по пути я его играю в разных помещениях, и это мой поиск. Репетировал я бабелевские рассказы и на тех самых местах, в которых они происходили. Это было очень интересно - репетировать рассказ «Ди Грассо» на сцене Одесского оперного театра, когда трагик Ди Грассо перелетает сцену городского театра, приземляется на плечи своему противнику, перекусывает горло, ворча и косясь, высасывает из раны кровь. А американцы в это время снимают. Для меня в документальном фильме о Бабеле всегда стоит одна нерешенная проблема: как ввести в ткань фильма авторский текст. Либо какой-то, обычно тусклый, голос за кадром читает этот текст, либо датский кинематографист просто сует книгу в руку любому, кого встретит на пути, и говорит: «Читай», - и они по складам читают Бабеля. Нельзя Бабеля читать тусклым голосом, нельзя читать по складам - у него страсть! Это должно быть. Как Бабель говорил: «У нас темпераментно играют только в еврейском камерном театре Михоэлс и в цыганском». Когда его играют под характерность: одесскую, еврейскую, то уходит страсть - Бабель не бытописатель. Когда он сам читал свои произведения, там не было никакого одесского колорита, он читал их ровно на хорошем русском языке.

Мари Армас: Что вы называете страстью Бабеля?

Андрей Малаев-Бабель: Про любовь, про жизнь, смерть - он только об этом и писал. Рассказ, например, «Улица Данте», где француженка, не удовлетворена тем, как ее любит ее ухажер - продавец подержанных автомобилей, она перерезывает ему за это глотку. Вот об этом пишет Бабель.

Алекс Дубас: На какой стадии сейчас фильм находится?

Андрей Малаев-Бабель: Он вошел в стадию монтажа. Предстоит озвучание. Американцам тяжело, потому что фильм во многом снимался на русском языке, хотя мы делаем две версии: англоязычную и русскоязычную. Тяжело переводить. И это огромная работа. Несмотря на то, что фильм еще монтируется, и даже мы затеваем еще два эпизода, то к осени 2014 года он уже будет готов. Для презентации книги режиссер под дулом пистолета смонтировал какие-то отрывки из материалов: интервью с Мариной Влади в Париже, где она рассказывает, как Высоцкий любил Бабеля, и как она сама обожает Бабеля, и эпизод на Донском кладбище, где по некоторым сведениям в могиле №1 - могиле невостребованных прахов - покоится прах Бабеля. Там же и крематорий, где сотнями сжигали тела.

Алекс Дубас: Есть хроника?

Андрей Малаев-Бабель: Никакой. Это абсолютно сознательно. Мне хотелось бы, чтобы был взгляд на Бабеля из сегодняшнего дня. Никаких пыльных фотографий, никакой хроники конницы Буденного - ничего, что присутствует в других документальных фильмах о Бабеле, нет. Выплывают бабелевские персонажи, мы сталкиваемся, встречаемся с теми, кто знает Бабеля. Например, священник украинской церкви из бывшего местечка Козино нам просто сказал: «А ну-ка дайте-ка мне книжку. Я хочу почитать». И потом матушка нам сказала, что всю ночь сидел на книжке и потом нам сказал о том, что он понял для себя о том, кто такой был Бабель. И вот такие вещи -далеко не всё. Нам попадались на глаза и разворачивались перед камерой разные события. Это и интервью с людьми сведущими и путешествие по тем местам и попытка осознать, что осталось от Бабеля и что осталось от этой реальности, и как сегодня воспринимается Бабель, и насколько это все современно.

Алекс Дубас: Общались ли вы с людьми, которые уже пытались осмысливать Бабеля, интерпретировать на театральных подмостках или в кино?

Андрей Малаев-Бабель: Нет, такой возможности не представилось. Я очень хотел бы поговорить, например, с Юрием Яковлевым, который участвовал в «Конармии». Надеюсь, что это удастся. Дело в том, что мы не хотим включать отрывки из фильмов. Шаблонный фильм по Бабелю - это натыкать в него отрывков из экранизаций Бебеля. Наш ход несколько иной. Единственный актер, который работает над Бабелем и появляется в фильме, - ваш покорный слуга.

Алекс Дубас: Расскажите о себе? Вы гражданин Америки?

Андрей Малаев-Бабель: Да, я готовлю новое поколение американского театра и кино. Я работаю в одной из самых серьезных программ по подготовке профессиональных актеров: магистратура для актеров, совместное предприятие между университетом штата Флорида и репертуарным театром, что в Америке очень редко. Уже 7 лет я имею возможность работать очень плотно с выбранными из тысяч студентами, которые потом едут прямиком в Нью-Йорк или в Лос-Анджелес и пытают счастье уже в профессиональном театре. Это серьезная программа, она входит в десятку лучших в Америке и в 25 лучших в англоязычном мире. Для меня это большая возможность серьезно исследовать лабораторию искусства актера. А работаю я в последнее время по методике российского педагога Николая Демидова, которого только в России начинают осваивать, а я оказался впереди планеты всей в плане издания Демидова за рубежом, в плане работы по его методике. Он раскрывал секреты великих трагиков прошлого: Ермолова, Мочалова, того же Де Грассо. Вот эти секреты взрывчатости, огромного внутреннего наполнения, секреты магии владения над зрительным залом для Бабеля очень бы пригодились.

Алекс Дубас: Расскажите о системе Демидова?

Мари Армас: Чем он отличается от Станиславского?

Алекс Дубас: Это только сейчас начало вводиться. Он был крупнейшим сотрудником Станиславского, он был первым директором школы Художественного театра. После того, как он выпустил первый курс, Станиславский написал: «В нашей группе, подготовленной Демидовым, присутствует Бог». Это первый редактор книги Станиславского «Работа актера над собой», который выработал свои методы, школу, которая противоречит очень многим принципам Станиславского, его приемам. После того, как умер Станиславский, который принимал Демидова и любил, архаровцы сгноили Демидова. Они запретили издание его книг, они довели его до того, что он по собственной воле уехал на Сахалин, провел последние годы своей жизни на севере, приехал в Москву уже умирать. Система эта великая. Я отказался от всех других приемов, хотя я специалист по методу Чехова, очень успешно работал и по системе Вахтангова. Я теперь с Вахтанговым и Чеховым тоже работаю, но я пришел через Демидова к ним. Я понял, что они хотели сделать через школу Демидова. Под редакцией Маргариты Ласкиной между 2004 и 2009 годами вышло в Санкт-Петербурге четырехтомное собрание творческого наследия Демидова, в котором все расписано. Станиславский поставил во главу угла действие. А Демидов - восприятие. Если вы сначала что-то не воспримите, то вы действовать не будете. Вы не потому идете к окну, что хотите его закрыть, а потому что из окна дует. Сначала идет восприятие, потом идет реакция как действие. У Демидова тренинг на восприятие прежде всего. А действие не может не произойти, если вы что-то восприняли, вы начнете реагировать. Второе отличие от Станиславского - воспитание творческой свободы. Демидов воспитывает актера именно по принципу свободы. Что происходит в других системах? Актера натаскивают, а потом режиссер говорит: «Так, все, что вы делаете, очень хорошо, а теперь найдите в этом свободу». - «Как?» - «А вот это я не знаю. Но вы должны освободиться. Выполнять мое задание естественно». Получается, что, в конце концов, режиссер не удовлетворен, потому что актер не свободен, а откладывают это на последний момент. А начинать нужно именно со свободы. И третье: Демидов раскрыл ту систему, которую люди считали, что она потеряна. Это система аффекта, страсти, система русских трагиков, которые оказались вовсе не актерами нутра, осенило - играют, не осенило - не играют, они оказались даже управляемы вот этой страстью.

Алекс Дубас: Интересно, что все это происходит в жаркой Флориде.

Мари Армас: Наша слушательница Людмила спрашивает, как называется книга Антонины Пирожковой.

Андрей Малаев-Бабель: «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле - и не только о нем», издательство АСТ.

Мари Армас: Спасибо большое, что пришли к нам в гости.